nptm.ru

[Алекс 44]

Холодная октябрьская тоска,
постылый дождь,
промозглый и колючий,
над домом нависают облака,
и мокрый ветер разрывает тучи,
и вдруг - как дар,
- внезапный луч с небес,
и свет струится золотым потоком,
и золотом сияет влажный лес,
и ветер утихает ненароком,
на ярком небе -
золото берез,
в багрянце огненном
встают дубы и клены,
омытые струей небесных слез
в сиянье гордом
встряхивают кроны,
и тает смертоносная тоска,
и жажда жизни воскресает снова,
и вновь душа
летит за облака
искать своё потерянное СЛОВО.

[Алекс 44]

АНГЕЛ убит.
Он повержен на землю.
Он не сумел уберечься от пут.
В сломанных крыльях -
колючие стебли,
волосы пыль на дороге метут.

Где ты теперь?
Где твой разум витает?
Душу нельзя продавать просто так.
Кто и зачем
твоим телом играет,
выпустив стаю
астральных собак?

Где свои крылья
безвременно сложишь,
оборотившись
к подземным богам?
Душу нельзя
разделить и умножить,
душу нельзя
продавать по частям.

Светлые очи
по-прежнему сини,
только огонь в них
внезапно угас.
Ты отступила
от древней России.
Ты предала
свою душу и нас.

[Алекс 44]

Бывает разное.
Когда не до прогулок.
В меняльной лавке
весят вечный стих;
и хамство "графское",
и "дунькин переулок"
хотят загнать ЦВЕТАЕВУ в тупик.

Бессмертное наследие МАРИНЫ
в эпоху торжествующих мещан
хотят подвесить
на весах мышиных:
рябины гроздь,
и "Лебединый стан".

[Алекс 44]

Роза похоронена на клумбе
посреди сугробов и снегов,
мартовская вьюга в дикой румбе
заметает прочерки следов,
яблоневый сад в глубоком трансе,
в черных иероглифах ветвей,
продают бисквиты на террасе,
небо тяжелее и темней,
снег и ветер,
и поверить трудно,
в то, что сад так скоро расцветет,
на аллеях тихих и безлюдных
запестреет праздничный народ,
птичий сонм,
забыв про власть мороза,
засвистит в листве на берегу,
только ты - отвергнутая роза -
навсегда останешься в снегу…

[Алекс 44]

Мужья всегда являются некстати,
в чертах навек застыл лимонный вкус,
придирчиво оглядывают платье,
и теребят заиндевевший ус…

Твоей походкой надо бы гордиться,
ведь ты тверда и не теряешь стать,
тебе, конечно, нечего скрывать,
и, уж подавно, нечего стыдиться;
мы далеки, как кольца на Сатурне,
там нет друзей, любимых и врагов,
под звездным небом царственных снегов
мои стихи остались в белой урне…
Страдая от обиды и мороза,
осталась - в первый раз совсем одна,
и в первый раз отвергнутая роза:
припомни их, усевшись у окна…

Журчат под снегом жители Лиурны,
но сердце жжет досадная заноза,
кусаю губы я и хмурю бровь;

вся наша мимолетная любовь
осталась в клумбе вместе с теплой розой,
осталась со стихами в белой урне…

[Алекс 44]

Трепет легкой ладони,
замерев на висках,
так настойчиво тонет
у меня в волосах,
ты нужна мне как воздух
и как утренний свет,
я бродягою создан,
я беспутен и сед,
я привык жить на грани
между явью и сном,
твои легкие длани
осеняют крестом,
твои синие очи
к изголовью клоня
среди дня и средь ночи
провожают меня,
я устал от скитаний
и от жизни устал,
я привык жить на грани
и тебя потерял…

[Алекс 44]

Холод дней не властен надо мной,
я слежу за восходящим светом,
разговор нечаянный с тобой
мне повеял теплым майским ветром,
ватный снег
обманчив как мираж,
он растает в вешнем блеске Солнца,
наш иерархический этаж
оживет, как древний рог тевтонца,
одиночество умчится прочь,
легкий звон весны
заполнит сердце,
ты теперь со мной и день и ночь,
от тебя мне никуда не деться,
ты со мной во сне как наяву,
ты витаешь рядом в подпространствах,
перманентно
наше рандеву,
как и надлежит
штейнерианцам…

[Алекс 44]

Когда ложишься ты в постель
и грезишь в ней одна,
как очарованная ель
чиста и холодна,
мне не найти твоей руки,
не встретить наготы,
ночные грезы высоки
и как зима чисты,
ты по лучам восходишь вверх,
мне не дойти туда,
где на распутье млечных вех
горит твоя звезда,
то в первозданную метель,
что вьется день за днем,
ты, как рождественская ель
сверкаешь мне огнем,
то в легком шелесте берез
я жду, вдыхая зной,
когда в раскатах вешних гроз
ты спустишься за мной,
ты в этом сумраке ночном
прозрачна и легка,
мы рука об руку с тобой
взлетим за облака,
по звездным кручам мы
пройдем
и над стремниной лет,
туда, где льется вечный свет
и смерти больше нет.

[Алекс 44]

Сохнут капли дождя на ветру,
в синих венах
пульсирует стих,
я сегодня готов поутру
эту жизнь поделить на двоих,
мы расстались навечно,
давно,
мы столкнулись случайно,
вчера,
легкий зной заползает в окно,
блики солнца играют с утра,
все лицо превратилось в глаза,
в синей проруби камнем тону,
мы летим,
отпустив тормоза,
ощущая всем телом весну,
только долог ли утренний путь?
слишком тонкой становится нить,
значит, жизни осталось чуть-чуть,
а остатки не стоит делить,
все вопросы давно решены,
строгий взгляд из-под сдвинутых век,
и в сиреневом ливне весны
мы опять расстаёмся навек.

[Алекс 44]

Одно касание руки
дарует пыл мне на полгода;
и Дон Жуан, и Квазимодо
мне одинаково близки -

высокой страстию гореть
при виде всякой новой дивы,
иль в исступленье умереть,
обняв останки вечно милой,

в неясных закоулках сна
порой сплетается с любовью
и итальянская весна,
и скандинавское безмолвье;

то переплеты витражей,
то разъяренные стихии,
то блеск голландских фонарей,
то необъятный лик России…

[Алекс 44]

Черная лента лесов,
Красная лента заката -
Еду меж двух полюсов,
Вечно я еду куда-то,
Может быть еду к тебе,
Может быть это причуда;
Даже в нескладной судьбе
Может быть краткое чудо.
Как отголоски из снов
Зубья лесных позументов,
Черные крыши домов
Врезались в красную ленту.
Черное с красным вдали,
Словно венок у могилы:
У Ярославской земли
Отняты древние силы.
Красным пылает закат,
Красное тянется выше,
Красные церкви стоят
С черной, проломленной крышей.
Камнем висит над землей
След дьяволических аур,
Ели зеленой стеной
Прячут торжественный траур.
Красный сменил голубой;
Может быть сменится эра?
И путеводной звездой
Светит над лесом Венера.

[Алекс 44]

Милая дочь,
ведь не зря сюда нас послали,
время пройдет
и тоска растает под солнцем
нового счастья,
и жизнь покажется светлой,
тело дано нам,
чтоб в нем мы терпели и ждали:
если созреет душа,
то и смерть не замедлит;
бойся, незрелую душу пускать на просторы
вечной Вселенной,
погибнет она, как младенец,
брошенный в поле морозном
жестокой рукою...

[Алекс 44]

Огромный мир опять как будто тесен,
в твой быт я прорываюсь всем назло,
боишься ты стихов моих и песен,
ах, как бы что-то не произошло…

Сижу с бомжом в обшарпанном подъезде,
в оцепененье ожидаю дня,
наступит утро
оба мы уедем,
но ты уже давно не ждешь меня.

Ступаю я по тонкой половице,
на тонкий лед я снова выхожу,
друзья, родные дружной вереницей
вредят очередному виражу;
им хочется, чтоб я скорее сгинул,
исчез и не маячил на глазах,
им хочется, чтоб дух меня покинул,
чтоб правили растерянность и страх,

но длинной чередой - друзья былые -
встают за мной умершие из тьмы,
и голоса их вечно молодые
твердят: «Вперед!
Тебя поддержим мы!»

[Алекс 44]

Восторженная искренность твоя
меня к тебе невольно привлекает;
ты не прочла всей книги бытия
и это бытие тебя пугает.
Как бабочка, порхая над цветком
крылами пестро-яркими сверкнула
и, растворясь в просторе голубом
в эфире бесконечном утонула…

Что эта жизнь? - ничтожество. Обман,
измена, вероломство, злая старость,
пустые страхи, слезы сквозь туман,
а много ли нам радостей досталось?

«Зачем мы здесь?» - она меня спросила.
Душа, проснись!
и вновь переживи
торжественную молодую силу:
мы в этот мир приходим для любви.

[Алекс 44]

Не раз как зверь наваливался хаос,
из мрачных глаз прорвавшись на меня,
как мало сил мне для борьбы осталось,
но я б хотел погибнуть в свете дня.

О, День и Ночь!
чудовища ночные,
тупая хмарь и выспренная дурь,
свет разума,
прозрения дневные,
прозрачная и ясная лазурь,
Вы, Боги Логоса,
Творцы дневного света,
спасите от чудовищ чёрных дыр,
мой зов Вы не оставьте без ответа,
Вы им меня не жертвуйте на пир,

двоится мир,
раздвоено сознанье,
то хаос ночи,
то рассвет ума,
две воли, две души, два мирозданья,
и это подтверждаешь ты сама:

ведь даже ты, бесчувственная дива,
двоишься как светильник в зеркалах;
как чудище глубин себялюбива,
и как небес посланница светла.